Станислав Лем сокрушался, что так и не рискнул (для изучения воздействия литературы на читателя) пустить в ход настоящий "экспериментальный метод", то есть приготовить "специальные "препараты" - как бы искусственные "микропроизведения", сознательно ориентированные на проверку того или иного утверждения теории". Ну а вот американские и канадские психологи из Калифорнийского университета в Санта-Барбаре  и Университета Британской Колумбии в Ванкувере оказались не столь щепетильны. Правда, свои "варварские" эксперименты они проводили не с произведениями самого Лема, а с рассказами Франца Кафки и фильмами Дэвида Линча. По мнению психологов, сюрреалистический сюжет рассказа или фильма может приводить в действие специфический когнитивный механизм, отвечающий в человеческом мозгу за процессы неявного обучения, тем самым сюр как бы "делает нас умнее". "Суть в том, что наш мозг просто не может не отреагировать каким-либо образом на бессмыслицу, угрожающую рассудку. При попытке как-то справиться с этой ситуацией мозг пытается привлечь какие-нибудь другие виды знакомых структур, - поясняет один из соавторов статьи Трэвис Пру - Оказывается, эти структуры могут быть уже абсолютно не связаны с первоначальным значением угрозы".
Особую роль играют ожидаемые ассоциации в рамках привычной среды. Так, огонь, например, для нас однозначно связан с жаром. Поэтому если мы поместим руку в пламя и почувствуем при этом лишь ледяной холод, то невольно всполошимся и задумаемся: ведь эта ситуация содержит в себе угрозу нашему здравому смыслу.
В рамках своего исследования Пру, тестировал группу добровольцев, которым давали читать сокращенный и слегка отредактированный вариант рассказа Кафки "Сельский врач", включающий в себя бессмысленную - и в некоторой степени тревожную - череду событий. Вторая группа читала иную версию того же рассказа, который был переписан таким образом, чтобы "выправить" сюжет, сделать его более осмысленным. Затем испытуемых просили выполнить ряд грамматических заданий, в ходе которых они должны были отыскивать скрытые закономерности в только что прочитанном тексте. Требовалось, например, отметить сходные фрагменты текста и т.д.
"Люди, которые читали "бессмысленную" историю, отмечали большее количество нужных строк. Очевидно, что в ходе чтения они были как-то дополнительно мотивированы в поисках привычных структур, - говорит Пру. - Что еще важнее, в ходе работы они проявили гораздо большую точность, чем те, кто прочитал более "обыденную" версию истории. То есть первая группа действительно лучше прочувствовала всю модель этого рассказа".
В ходе второго исследования сходные результаты были получены в ходе бесед с людьми, которые испытали на себе отчужденность окружающих из-за каких-то своих не совсем адекватных и противоречивых поступков в прошлом. "Вы испытываете при этом примерно те же ощущения, что и как следует начитавшись рассказов Кафки, - объясняет Пру. - Эти люди чувствуют себя ужасно неуютно, не способны свободно общаться, как прежде, и все это создает подспудное бессознательное желание разобраться в причинах подобной ситуации. Подобное чувство дискомфорта может возникнуть как при погружении в какую-либо сюрреалистическую историю, так и при созерцании своих собственных ошибок, - в любом случае люди хотят от этого чувства дискомфорта поскорее избавиться. Так что они весьма и весьма мотивированы в освоении новых логических моделей".
По-прежнему еще не известно, может ли чтение сюрреалистической литературы помочь, например, при закреплении изученного материала. Сам Пру в это не верит: "Важно отметить, что чтение рассказов Кафки перед экзаменами, вероятно, не сможет помочь вам повысить эффективность работы мозга на самих экзаменах, - говорит он. - Ведь в нашем эксперименте наиболее важен был эффект неожиданности: важно то, что испытуемые не ожидали встретить перед собой такую странную историю. Если же вы заранее ожидаете, что столкнетесь с чем-то странным и необычным, то, очевидно, уже не будете испытывать столь же острое чувство отчужденности. Смысловая связь может быть нарушена, но вы не проявите такую же способность к обучению. Ведь ключом к нашему исследованию стало то, что наши участники были искренне удивлены серией неожиданных событий, и они никоим образом не могли разобраться в них. Таким образом, они стремились осмыслить их как-нибудь иначе".
Если говорить о студентах российских вузов, то они, вероятно, легко смогут привести примеры того, как явный бред может быть поставлен на службу учебному процессу. И мы говорим здесь не только о тех жизненных ситуациях, в которых они оказываются по воле Министерства образования... В 1920-е годы русский советский языковед, один из создателей теории фонемы, академик Лев Щерба (1880-1944) предложил следующий пример "очевидно бессмысленной фразы" (в которой все корневые морфемы заменены на произвольные сочетания звуков и которая использовавалась на вводных лекциях к курсу "Основы языкознания"): "Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка". Абстрагируясь от лексики, студенты на этом примере учились проводить корректный грамматический анализ. Фраза создана для иллюстрации того положения, что многие семантические признаки слова можно извлечь исключительно из его морфологии. Широкую известность этот пример приобрел после публикации в научно-популярной книге Льва Успенского "Слово о словах".

А еще раньше подобные приемы применял британский математик и литератор Льюис Кэрролл, создавая свои стихи и сказки. Они были наполнены абсурдом, но тем не менее заставляли пристально следить за действием, сопереживать героям и все время напряженно пытаться отыскать какой-то "потаенный смысл". Вспомним одну лишь знаменитую балладу "Бармаглот", приведенную в книге "Алиса в Зазеркалье":

"Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове..."

Ну а до Кэрролла был еще дзен-буддизм с его "хлопком одной ладонью" и просветлением, вызываемым напряженными размышлениями над внешне абсурдной ситуацией. Вероятно, монахам абсурд также помогал "конвертировать" свои "когнитивные способности" в иную сферу...