ИЗ "АЛЬБОМА СТАРЫХ СТИХОВ"

Перевод Романа Дубровкина

ПРЯХА

                                    Lilia..., neque nent

На пряху сонную лавины плавных звуков
Обрушил старый сад из растворенных окон,
Кружится колесо, певунью убаюкав.
Пьяна от синевы и вьющихся волокон,
На жесткий стул она откинулась устало,
Из пальцев выпустив пуховый, теплый локон.
Над гаснущей листвой, прозрачнее кристалла,
Забил воздушный ключ, полуднем ослепленный,
И ветром лепестки по саду разметало.
Над подоконником качнулся куст зеленый,
Учтиво преклонив к заброшенной кудели
Тугую ветку роз, и зашептал - влюбленный.
А пряха всё прядет, как будто в самом деле
Веретеном ее, кружащимся впустую,
Волокна темноты нежданно овладели.
С небесной леностью сгущая тень витую,
Станок скрипучие наматывает бредни,
Рука ласкает шерсть - волнистую, густую...
Твой угол от цветов темней и заповедней,
Склоненный лоб листва увила золотая,
В закатной зелени пылает куст последний.
И роза юная - монашенка святая! -
Тебя девическим дыханьем убаюкав,
Поникла... Старый сад обрушил, облетая,
На пряху сонную лавины плавных звуков.

ОРФЕЙ

Под сенью миртовой, наедине с Орфеем,
Слагаю мысленно эклоги... Сноп огней
Затмил амфитеатр, где царственным трофеем
Лежит плешивая гора, но вот над ней
Запел Орфей, и гром катящихся камней
Испугом поразил всевластное светило,
Сметая жалобы ослепшие теней:
"Ты стены капища огнем раззолотило!"
Граниты движутся, колеблются, дрожат,
И каждый, тяжестью неслыханной прижат,
Взывает к небесам, где бог играет юный.
Встает полунагой, зарей омытый храм:
Он строит сам себя, он пропоет горам
Одушевленный гимн на лире златострунной.

РОЖДЕНИЕ ВЕНЕРЫ

Преджизненный озноб отчаясь побороть,
Исторгнутая в мир из материнской бездны,
На солнце, где прибой кочует камнерезный,
Алмазы горькие отряхивает плоть.
Еще не занялась улыбка, а на белом
Плече, отмеченном кровоподтеком дня,
Фетида разлилась, искристый дождь граня,
И волосы бегут по бедрам оробелым.
Обрызганный песок взметнулся вслед за ней,
И детский поцелуй стремительных ступней
Испила, зашуршав, сухая жажда впадин.
Но взор уклончивый предательски горел,
И в озорных глазах смешался, беспощаден,
Веселый танец волн с огнем коварных стрел.

ФЕЕРИЯ

Ущербная луна священным покрывалом
Окутала ночной жемчужный небосклон,
Рассыпав серебро у мраморных колонн,
Куда приходит Тень мечтать о небывалом.
Луна для шелковых пугливых лебедей,
Пернатым парусом в осоке шелестящих,
Умножит на воде число кругов блестящих,
Осыплет лепестки у роз и орхидей...
Все это будет жить?.. Кто в сумраке колышет
Тускнеющую зыбь, где лунный отблеск вышит? -
Хрустальным отзвукам давно потерян счет...
Нагая плоть цветов подхватит дрожь речную,
Боясь, что острием алмазным рассечет
Крикливый свет дневной фантазию ночную.

ТА ЖЕ ФЕЕРИЯ

Ущербная луна священным покрывалом
Окутала сквозной жемчужный небосклон
Над храмом, где в тени разрушенных колонн
Легко молчальнице мечтать о небывалом.
Она для шелковых пугливых лебедей,
Пернатым парусом в осоке шелестящих,
Умножит на воде число кругов блестящих,
Осыплет лепестки у роз и орхидей.
Пустыню зыбкую живая тьма колышет,
Разбуженная рябь, где лунный отблеск вышит,
Хрустальным отзвукам ведет пугливый счет.
Чье сердце, не стерпев безмолвья воскового,
Чье сердце выкриком немым не рассечет,
Как сталью, магию пространства рокового?

КУПАЛЬЩИЦА

В бассейне белизна купающейся плоти
(Затопленных садов дрожащая листва),
А над водой, как шлем в плюмажной позолоте,
Горит отъятая гробницей голова.
Заколкой-розою восторг небесный явлен,
И, в зеркале открыв сокровищницу нам,
Пучком двойных огней исхлестан, окровавлен
Ушной изгиб, нагим обещанный волнам.
За призрачным цветком, лазурью отраженным,
Напрасно тянется размытая рука:
Плывет и как во сне колышется, пока
Другая, замерев над небом погруженным,
Взбивает золото незаплетенных кос:
Торопится прервать сверкание стрекоз.

СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА

Принцессу спящую оберегает алый,
Подвижным сумраком лепечущий дворец,
В загадки полуслов слагаются кораллы,
И птицы тянутся доклюнуть до колец.
Она не слушает ни солнечной капели,
В столетних кладовых звенящей без конца,
Ни ветерков лесных, что флейтами запели
В ответ на трубный клич нежданного гонца.
Усните, отзвенев, разбуженные зори! -
Ни проблеска в твоем захороненном взоре,
Холодном к ласковым касаниям плюща.
Над теплою щекой и роза не развеет
Волнистой прелести полночного плаща,
Что втайне под лучом рассветным розовеет.

КЕСАРЬ

Суровый бородач, тесня врагов постылых,
Полмира придавив решительной пятой,
Ты жадно овладел закатной высотой,
Где бьется легион орлов ширококрылых.
От властных замыслов отвлечь тебя не в силах
Ни плеск волны, ни блеск пшеницы золотой:
Твердеют мышцы, торс напрягся налитой, -
Губительный эдикт дозрел в державных жилах.
Наутро яростью бестрепетных когорт
Империю свою поджечь ты будешь горд,
Полоску сжатых губ приказом размыкая.
Вдали поет рыбак, качаясь посреди
Залива мирного, не ведая, какая
Гроза сгущается у кесаря в груди.

ПРИЗРАЧНЫЕ ТАНЦОВЩИЦЫ

Плывут воздушные цветы в потоке лунном, -
Легко и радужно скользить фигуркам юным
По вкрадчивым лесам... Смотрите, вот они
Струятся музыкой в просвеченной тени.
И чары полночи навстречу танцам снежным
Раскрылись розами, и мальвами, и нежным
Раскосым ирисом, - движенья плавных рук
Разлили аромат, но тихо все вокруг.
Лазурь осыпала листву над тусклым плёсом,
Лежащим россыпью под стать старинным росам,
Питающим цветок молчанья... Вновь они
Струятся музыкой в просвеченной тени,
Резные чашечки ладонями лаская.
На праведных губах уснула колдовская
Дорожка лунная, а пальцы пылко рвут
Под миртом дружеским сплетенье сонных пут...
И все ж случается порой беглянкам юным
Неотзвучавших арф не подчиниться струнам -
Прокрасться к озеру и пить в лучах ночных
Забвенье чистое из лилий водяных.

ОТЧЕТЛИВЫЙ ОГОНЬ...

Отчетливый огонь пронзил меня извне,
И понял я, что жизнь неистовую эту
Любить я не могу, как некогда, - во сне,
Любить ее шаги, распахнутые свету.
Ночами взор небес мне возвращают дни,
Едва на землю тьма ложится гробовая,
И если я не сплю не спят со мной они,
Для жизни, для любви глаза мне раскрывая.
Но радости раскат в разбуженном мозгу
Катается чужим, невыносимым смехом, -
Утопленником я лежу на берегу,
И раковины шум пустым рокочет эхом:
Ползет сомнение к разбитому рулю, -
Я умер или жив, я сплю или не сплю?

НАРЦИСС ГОВОРИТ

               Narсissaе placandis manibus.

Собратья-ирисы, о красоте скорбя,
В толпе нагих цветов я возжелал себя
И чахну! Вслушайся, о нимфа вод лучистых,
Молчанью жертвую я груз рыданий чистых.
Надежду слышу там, где слышит речь мою
Покой, склонившийся к вечернему ручью,
Я чую буйный рост серебряной осоки,
И дерзко обнажив померкшую струю,
Восходит диск луны предательски высокий.
Как радостно в тростник я кинулся густой,
Измучен собственной печальной красотой:
И розу прошлого, и смех забыл я ради
Отвергнутой любви к волшебной этой глади.
О светлый водоем, оплакиваю я
Овал, объятьями моими окаймленный,
Глазами черпая из смертного ручья
Свой отраженный лик, венком отяжеленный.
И нет конца слезам: подводный образ пуст! -
Сквозь чащу братских рук, сквозь бирюзовый куст
Сочится нежный блеск двусмысленного мига:
У холода глубин отняв обломки дня,
На дне, где демонов я ощущаю иго,
Нагого жениха он создал для меня!
Изваян из росы и пыли сребролунной,
Внизу живет близнец безропотный и юный:
Водой повторно плоть моя сотворена!
Руками, зыбкими от золотистой тени,
Взываю к пленнику светящихся растений,
Неведомых божеств скликаю имена!
Прощай, зеркальный лик! Как терпким ароматом,
Нарцисс, заворожен я обликом твоим!
Но разве гроб пустой от глаз мы утаим?! -
Дозволь нагую гладь ласкать цветам измятым!
О губы, розою дарите поцелуй!
Пусть успокоится туманный житель струй, -
Молчат, окутаны закатным одеяньем,
Цветы, и тихо ночь из темных шепчет туч,
Но снова с миртами играет лунный луч.
Тебя под миртами, продленными сияньем,
Я славлю, тайный друг, открывшийся в лесном
Печальном зеркале, подавленная сном,
Напрасно мысль моя прогнать тебя хотела.
Покоится во мхах разнеженное тело,
И ветром полнится томлений горьких ночь.
Прощай, Нарцисс... Умри! Спустился вечер скорый,
Вздымаясь, гонят рябь сердечные укоры,
И флейтами тростник заплакал тонкокорый, -
Певучей жалости стада уходят прочь.
Но в смертном холоде, при свете звезд обманном,
Покуда саркофаг не всплыл ночным туманом,
Прими мой поцелуй сквозь роковую гладь!
Надежда, большего не смею я желать!
О если рябь меня, изгнанника, избавит
От вздохов, пусть мой вздох флейтиста позабавит, -
Надежда, сомкнутый кристалл ломай смелей!
Исчезни, божество, ночная ждет гробница,
А ты, послушная прибрежная цевница,
Луне рыдания жемчужные излей!

ЭПИЗОД

На солнце девушка причесывалась в тихой
Купальне, оттолкнув точеною ногой
Кувшинку, и мелькал атлас руки нагой
В ласкающих теплом, тускнеющих глубинах,
Согретых розами закатов голубиных.
И если по воде, где ветерок поник,
Бежала дрожью рябь, виной тому тростник -
Нелепая свирель вздыхателя, чьи речи
В жемчужинах зубов воспели сумрак встречи,
Для поцелуйных тайн избрав зацветший плёс.
Но равнодушная к притворству этих слез,
Не возводя из роз словесных пьедестала,
Тяжелый ореол богиня расплетала,
До наслаждения затылок отведя
Под зыбким золотом волнистого дождя.
Сквозь пальцы локоны текли в алмазной дрожи.
...Неторопливый лист на влажной замер коже,
Тростник разбил слезой прибрежное стекло,
И вздрогнула нога, как робкое крыло
Вечерней птицы...

ЗРИМОЕ

Если выгнулся внизу
Берег, дымом истекая,
Если сумрака слезу
Искупила соль морская -
На губах безгрешный дар, -
Значит к выпрямленной тверди,
К стенам волн струится пар,
Убаюканный в предсердьи
Той, чьи губы на ветру
Прогоняют влажной дрожью
Слов неслышную игру,
Приоткрыв за внешней ложью
В белозубом блеске дня
Нежность тайного огня.

ВАЛЬВЕН

Распутать здешний лес мечтательно осмелясь,
Расплавься в шепчущем огне воздушных струй,
Что ослепительной листвою расшумелись,
И лодку быструю стихами зачаруй.
Белеющих бортов обласканные блики
Бегут над Сеною, покуда паруса
Предчувствуют косу, где полдень солнцеликий
Купает в синеве июльские леса.
Но каждый раз, когда крикливые станицы
Дробят небесный свод, безмолвна и грустна,
Дрожит перед тобой пустая тень страницы,
Как всеми брошенный, бездомный парус на
Припудренной реке, теченьями изрытой,
И Сена книгою лежит полураскрытой.

ЩЕДРОСТЬ ВЕЧЕРА

                      Неоконченное стихотворение
                                           Полю Клоделю

Борясь игрой ума с истомой колдовскою
Светила, что на миг открылось нам, смотри! -
Лазурное вино я пью, водя рукою
По шерстяным бокам таинственной зари.
Прощальный пыл небес прохладой успокою,
Былых искусников катаю янтари,
Но бог, пресыщенный сумятицей людскою,
Уходит прочь, презрев земные алтари.
Вручая небу плод мыслительной науки,
Ты материнские одолеваешь муки,
Заря, достигшая вершины лишь сейчас.
Догадкой звездною провидит ангел глаз,
Как ночь безгрешную сверлит неблизорукий,
Бесптичью высоту пронзающий алмаз.
О вечер, сладкое отдохновенье празднуй!
По кромке западной ты разливаешь сон
Для праведных сердец и даришь неотвязный
Восторг змеиных роз лукавые соблазны
Для смертного, чья мысль пытает небосклон.
            На алтарях твоих в седом дыму курений
Богатство памяти сжигает взором он
            И смотрит, идолопоклонника смиренней,
Как вырастает храм из ярких испарений, -
Он, точно весопляс, над пропастью повис
И устремляется с мостов эфирных вниз:
Чужим триумфом пьян, спешит настигнуть Случай,
- А вдалеке, в тени задумчивых кулис,
Ущербная луна скользит за тонкой тучей.
...Зевает человек - небытия вино
Допито, сокрушен сосуд тревоги жгучей,
Но чары вечера, клубясь, летят в окно,
Где женщина в туман закуталась давно...
- О старцы мудрые, сидящие в Совете,
Пусть стрелкой золотой весы укажут эти
На пик безмолвия богам не прекословь!
- Мой портик, кто еще спасет нас от избытка
Бессмертной Красоты? В морях призывных - пытка
Венеры противоречивая любовь!
Мой взор, внимательный к судьбе валов соленых
И жадный до твоих видений, Водолей,
Оставил для миров, прибоем усыпленных,
Пустую комнату во тьме глубин зеленых,
А страсть к открытиям, мерцая все тусклей,
Явила женщину из золотистых горнов
Песчаной отмели, где ходит пенный жернов.
Но ярче мысль, когда голубизна вокруг:
Мне в тучах видятся неведомые страны,
Где облака легко приемлют облик странный
Вакханок, и гроза срывает плащ пространный
С небес и демона высвечивает вдруг:
Стоит, на облако облокотясь устало,
И смотрит, как плывет архангел в синеву,
И, точно тень меня неволить перестала,
Я сам плыву за ним, подобно божеству,
С презрением к себе парю в немом просторе,
Приморской памятью в несбывшемся живу,
И взор избранника в моем кочует взоре.
            Тысячесветная и пенная гряда,
Ты крепость чистоте возводишь всемогущей!
            До сердца достучись, бегущая вода,
Дроби осколки солнц, чья кровь закатов гуще,
Один рубеж тебе заказан навсегда -
Богов от сумрака земного стерегущий.
            Дуга длиною в лье, многоколонный свод,
Над ливнем тяжких чар в оцепененье белом,
Где жажда вознестись шатром поголубелым
Влечет задымленный, иссякший пароход...
            Но сумеречный пик погас, отягощенный
Снегами, облачный его сжимает нимб.
Прощанья близок миг, лучами позлащенный,
Влечение твое рассеется, Олимп!
Исчезнет хрупкий челн, пространством поглощенный.
            Фронтоны грузных снов с неконченой резьбой,
Фасад, где занавес раздвинут голубой -
Для злобных глаз земли рубинами приколот.
Грядет ущерб Времён - желанья нет ни в ком:
На пурпурных губах, растянутых зевком,
Слова, плененные поэтом, рушит молот...
            Грядет ущерб Времён желанья нет ни в ком.
            Прощайте, чудные картины, я как прежде
Несытой гаванью объятья вам раскрыл.
Уйдя от гибели наперекор надежде,
Как быстрый парусник, взъерошьте перья крыл!
Спешите! Ночь грозит приблизить смерть Тантала:
До неба призрачный восторг его возрос,
Но роза смертная лучами отблистала,
Но роза сумрака нисходит с пьедестала,
Бледна последняя из предвечерних роз...
            Не вижу более я с палубы обзорной,
Как пестрым вымпелом трепещет сильф морской,
Пустыней ледяной лежит причал мой черный,
Колючий ветер тьмы я чувствую щекой.
            Задрайте наконец осмеянные люки -
Глазницы, темнотой пробитые! А ты,
            Плодотворитель тайн, плодотворитель скуки,
Услышь беззвучный крик с надзвездной высоты
И мыслям облегчи предродовые муки...

АННА

С измятой простыней почти сливаясь, Анна
Сквозь пряди долгие глядит издалека
На обнажившийся живот, где бездыханно
Откинулась во сне бесцветная рука.
Просторно ходит грудь, вбирая мрак тягучий,
И, точно памятью, нагую плоть сдавив,
Приливную волну мешает с влагой жгучей
Разорванного рта раскатистый извив.
С цветными пятнами на невозбранном теле,
В прохладу устремясь - в крутой водоворот,
Во мраке спящая дрейфует на постели,
Тюльпанной горечи подставив жадный рот.
Пока на отмели не выброшен льняные
Рассвета ранний блеск, бездушен и кровав,
Пока ладонь влажна, и пальцы ледяные
Разжаться не спешат, земную нить порвав, -
В забвенье, без мужчин, без грез, напропалую
Нырнуть и, томную приоткрывая гроздь,
Не подставлять ее хмельному поцелую,
Смеющейся лозой увить нагую кость -
Шпалеры, где кричит, забредив плодосбором,
Телодвижение любое, жест любой:
Любовники, гордясь изысканным убором,
Так чувство хрупкое потащат на убой.
Монархи варварских держав, тая восторги
За дрожью обмерших сердец и голосов,
Приготовленьями неутомимых оргий
Натравят на тебя разгоряченных псов...
Не отвернешься ты от пальцев ослабелых,
И кровь, которую ничем не побороть,
Тяжелою волной пловцов накроет белых
И бросит на твою утесистую плоть...
Смиряет демонов твой остров тихоструйный
Обетованный край! - любовь плывет к нему
В надежде с гидрою сразиться поцелуйной
И ненавидящим зрачком пронзает тьму!
Ах, если золото сквозь абрис нетворимый
Вгрызется в теплую предутреннюю ткань,
Вернись в прозрачный мрак, где Тождества незримы,
Провалом мраморным в лучах рассветных стань!
Пусть губы, раздвоясь в улыбке изнуренной,
Продолговатых слез кусают стебелек, -
Под маскою души, ко сну приговоренной,
Покой настиг тоску и отдохнуть прилег.
Старуха, что атлас округлый золотила
И ставни жгла перстом, альков забыла твой -
Не вырвать ей тебя из утреннего ила,
Светилу не вручить запястий звон живой...
Но дерево извне раскрыло веер дымный,
Укоры совести гоня в конце концов,
И над трилистником пылающие гимны -
Напевы птиц одни смиряют мертвецов.

АРИЯ СЕМИРАМИДЫ

                                      Камиллу Моклеру

Блистать короною из утренних лучей
Мечтает бледный лоб, глаза взирают сонно,
В прожилках мрамора светлеет мгла ночей,
И зреет золото рассветного виссона.
"Явись, великая душа, - зовет Заря, -
Прими же наконец телесное обличье!
Спеши назначить день, когда огней моря
Преобразят твое бессмертное величье!
Уже гремит труба, и голос битвы груб,
Пожаров отблески бегут от башни к башне -
О пышность древности! - и вспышки жадных губ
Холодный воздух жгут наемника бесстрашней!
Из мрака поднимись - довольно жить впотьмах!
До суши доплыви, до истинного зренья:
Сметёт преграду волн пловца победный взмах,
Глубины существа круши до изнуренья
И, вопрошая плоть, отважно разорви
Её бессилия невидимые путы:
От чудищ, чей приплод снует в твоей крови,
Избавься от ночной новорожденной смуты...
С востока я пришла и каждый твой каприз
Готова ублажать деяньем самым чистым:
Пусть пламена твои питает свежий бриз -
Соедини себя с пророчеством лучистым!"
- Ответствую Заре из бездн небытия,
И сердце с крыльями орла-огнепоклонца
Меня уносит ввысь - тщеславна цель моя:
От сонных мертвецов лечу быстрее солнца.
И, розу подхватив, беру наперевес
Блестящее копье, а в голове толпится
Поспешный гул шагов - величию небес
Объятья распахну, воздушная царица!
На кровле башенной, счастливая, стою.
О безлюбовный шпиль, гордись Семирамидой!
Узрев безбожную империю мою,
Правитель, скипетру жестокому завидуй!
На пропасть посягну! Пройду мосты садов,
Безумица, продлю пожар надменной страсти
На муравейники кишащих городов:
Дороги - росчерки моей монаршей власти!
Держава предо мной простерта шкурой льва,
Его убила я и завладела шкурой!
Отныне призраком хранительного рва
Вокруг овец моих блуждает запах бурый!
Я солнцу жертвую секрет державных жен,
Впервые к нежному прильнет оно порогу,
Земли и неба зов взаимно отражен -
В нем тайной хрупкости вкушаю я тревогу.
О пиршество царей, осознанная мощь,
У ног безгрешного, божественного стража
Лежишь ты подступом туманных крыш и рощ,
Намеком тайного свершенья будоража.
Здесь я на высшее величье посягну -
Я, сердцем окрылясь, взойду на эту кровлю,
Небесную в себе открою глубину,
Прибежище душе смятенной уготовлю!
О пропасть славная, о вогнутая грудь,
Вбирающая синь телесными ноздрями,
Ты горький фимиам возжаждала вдохнуть
Над человечьими кварталами-морями!
О солнце, полог сна отбросив второпях,
Хохочет улей мой, гремит над Вавилоном,
Поют рожки, визжат кувшины на цепях,
И камни к пильщикам взывают непреклонным.
Вверяя страсть мою резцу и долоту,
Рабочим гомоном я населяю воздух,
Неукротимый шпиль пронзает высоту,
И глыбы мрамора пищат, как птицы в гнездах.
Растет строение навстречу небесам,
Отныне голос мой в решенье судеб слышен,
И, кажется, мой храм себя возводит сам,
Дрожжами смутного брожения возвышен.
Увы, тесна, как плен, державная стезя,
Немыслящим рукам обязана я славой,
Но эту ненависть не полюбить нельзя,
Когда у ног твоих - хребет тысячеглавый.
Толпа мурлычет мне напевы, как волна,
В простертой ярости утихшая до плача, -
К царице ластится, умиротворена,
До срока дикое негодованье пряча.
В трусливом ропоте раскрывшиеся рты -
Я слушаю, я жду их ярости подолгу.
Не менее богов несправедлива ты,
Великая душа, приравненная к долгу!
Любовной прихотью задетая порой,
Победной страсти я добычею не стала,
Вовек я от себя не отрекусь, герой,
Тенётам нежности не покорюсь устало.
От низменных блаженств, от ласковой вражды,
От разомлевших тел, от поцелуйной влаги
Сбежала я в свои висячие сады
И там, на высоте, где бездна в полушаге,
Где молний яростных цветочный ждет бальзам,
Где роза дерзкие испепеляет руки,
Я, безразличная к признаньям и слезам,
Венчаю прошлое надгробьями разлуки.
Смотрю, как высится новорожденный храм,
Массивный монумент бесплотного мечтанья,
Как грубые кубы, подобные горам,
Воздушных замыслов приемлют очертанья.
Звени, кимвал, ликуй! Как перси, высоки
Аркады убранной цветами пирамиды, -
Веди меня, о мысль, открой мне тайники
Царицы мудрых чар, златой Семирамиды!

ИЗ СБОРНИКА "ЧАРОВАНИЯ"

ПОЯС

Когда любуясь высотой,
Глаза румяна щек вбирали,
И розы с Вечностью играли,
Застывшей в точке золотой
Неоживающих смятений,
Перед счастливой немотой
Затанцевал перевитой
Свободный пояс тонкой Тени.
Он от заката ускользал,
Струями воздуха прогретый:
Кольцом верховным с жизнью этой
Мое молчанье он связал.
Ты, наплывая, уплывало,
О сумрачное покрывало!

СПЯЩАЯ

                                       Люсьену Фабру

Какую тайну пьет в пьянеющем цвету
Возлюбленной моей дыханье колдовское?
Какой наивный луч, свечение какое
Питает женщины уснувшей красоту?
Подобных недругов не знать я предпочту:
Непобедимых снов безмолвно дно морское, -
Ты в торжествующем растаяла покое,
В ненарушимую закуталась фату.
О тяжесть забытья и мрака золотого,
Ты жутким сном своим вознаграждать готова, -
Под спелой гроздью лань уснула у ручья.
Пока душа грешит, в аду ища защиты,
Ладонью заслонясь, живая плоть твоя
Не спит и потому глаза мои открыты.

ФРАГМЕНТЫ НАРЦИССА

I
                                          Cur aliguid vidi?
О как сияешь ты, венец моих томлений!
Под вечер наконец прервался бег олений,
И в гуще тростников простерся я без сил,
Но жажду утолить у бездны не просил.
Нет! домогаясь чувств, неслыханных, быть может,
Загадочную гладь Нарцисс не растревожит.
О нимфы, из любви ко мне вы спать должны!
Вспорхнет бесплотный сильф - дрожите вы, бледны,
А стоит чахлому листку над узкой тропкой
Задеть нечаянно плечо дриады робкой,
Как вспыхивает жизнь в любом углу лесном...
Я наваждение питаю вашим сном:
Парящего пера его пугает трепет,
Пускай же до утра слепые вежды сцепит
Божественный покой, - от дремлющих наяд,
От неба облака меня не утаят!
Присниться вам хочу!.. без вас, ручьи лесные,
Я тщился бы найти сокровища иные,
Не зная ни тоски своей, ни красоты, -
К смущенной нежности взывал бы: "Где же ты"?
И, неутешенный чертами дорогими,
Рыдал бы о любви, даруемой другими...
Бесслезный, ясный взор увидеть ждали вы,
О нимфы, пленницы безветренной листвы,
Бесстебельных цветов и неподкупной сини, -
Увы, призвав меня к береговой трясине,
Вы в тростниковое слепящее кольцо
Замкнули смертное, смятенное лицо!
            Блаженны слитые тела течений плавных,
А я один, один!.. О боги высей славных,
О вздохи, дайте мне остаться одному!
Как отзвук, я к себе приближусь самому,
Приблизившись к воде, ветвями осененной...
            Вверху клинки лучей сменяет блеск граненый,
Надежду слышу там, где слышит речь мою
Покой, склонившийся к вечернему ручью,
Я чую бурный рост серебряной осоки,
И, дерзко обнажив померкшую струю,
Восходит диск луны предательски-высокий...
Восходит, вывернув наружу суть мою,
Восходит, высветив, как в сокровенном гроте,
Тоску, в которой я со страхом узнаю
Неодолимую любовь к своей же плоти.
Об этом шепчет мне ночного ветра дрожь,
И ни намека нет, что этот шепот - ложь,
Настолько тишина в ненарушимом храме
Едина с темными дрожащими ветрами.
            О счастье пережить самодержавье дня
И мощь его, когда, последний жар храня,
Лицо зари в пылу любовном розовеет,
И от наполненной сокровищницы веет
Воспоминаньями оконченных трудов...
Но не собрать заре рассыпанных плодов:
С готовностью во прах она ложится алый,
Преображаясь в тень, где вечер спит усталый.
            Какой уход в себя живет в лесной тиши!
Обещан божеству склоненный зов души,
Молящей о воде пустынной и спокойной,
Исчезновения лебяжьего достойной...
            Не пьют пернатые из гладких этих вод,
Усталость нудит их оставить небосвод,
Отверстая земля сияньем манит стаю...
Увы, спокойствия я здесь не обретаю!
Едва поддастся мрак, чьи грезы так чисты,
И в бледном ужасе раздвинутся кусты,
Врагиня-плоть, скользнув из сумрака лесного,
Стволы испуганной листвой исхлещет снова,
Тоскуя по сырым бессолнечным местам.
Но как смятенному Нарциссу скучно там!
Я раб журчащих вод, я пленник отраженья,
Влекущего мой взор до головокруженья!
О светлый водоем, оплакиваю я
Покой, объятьями моими окаймленный,
Глазами черпая из смертного ручья
Такие же глаза химеры удивленной!
Ты, как чужую жизнь, в нерасточенном сне
                        Меня разглядываешь, бездна.
Меня влечет к тебе, тебя влечет ко мне, -
                        Любовь к себе так бесполезна?
Оставь, бессонница, свой обреченный труд -
                        Тревожных помыслов гаданья:
Приюта в небесах ночных не изберут
                        Души особенной страданья,
Нам плоть желанную полночный выдаст пруд...
О взоры мрачные, мы выследили зверя
Самовлюбленности, - так продолжайте гон!
В капканы шелковых ресниц покорно веря,
Задумчивости блеск поддерживает он.
Но зря надеетесь, что ради воли мнимой
                        Зеркальный бросит он приют.
                        Силки любви его убьют:
Двойник не может жить, волнами не хранимый...

РАНИМЫЙ

                                    Кто сказал "ранимый"?
                                                            Кто посмел
Смеяться надо мной? Не ты ли, нимфа Эхо?
Сакраментально чист скалы прибрежной мел,
                        Но ранят отголоски смеха.
Воскресла тишина над смолкшею водой...
Ранимый?..
                        Он меня ранимей?.. Плеск седой
Вам вторил, тростники, и ветер выл бездомный,
Пастушью жалобу гоня к пещере темной,
Где бледный голос мой вздувался тьмой и рос...
Чаруясь ветками, чураясь ранних рос,
В навесах лиственных, в сетях безвидных вздохов
Внимал я золоту провидческих всполохов...
О боги-деспоты, я здесь, я не исчез:
Моими тайнами звенит окружный лес,
Под гулкий хохот скал с деревьями я плачу,
К всевластным небесам взываю неудачу:
"Сорвите вечных чар прельстительный убор!" -
Увы, сквозь меркнущий тысячерукий бор
Сочится нежный блеск двусмысленного мига...
У холода глубин отняв обломки дня,
На дне, где демонов я ощущаю иго,
Нагого жениха он создал для меня!
Изваян из росы и пыли сребролунной,
Живет внизу близнец безропотный и юный:
С дарами к влажному тянусь я хрусталю,
Руками, зыбкими от золотистой тени,
Взываю к пленнику светящихся растений,
Раскатами имен божественных гремлю...
            Пленителен твой рот в немом кощунстве этом!
Любуюсь собственным несозданным портретом:
Ты совершеннее меня, подводный бог,
Жемчужный, шелковый от головы до ног.
Возможно ли, Нарцисс, что темнота ночная
Нас разлучит, и мы, любить лишь начиная,
Увянем надвое разрезанным плодом?
Что тяготит тебя?
                                    Мой скорбный плач?
                                                            С трудом
Ты дышишь, - это я учу дыханью губы
Подводные, - рябит потока холст негрубый...
Ты задрожал?.. Пойми, бесплотны, точно дух,
Слова, которыми я отделил твой слух
От тяжкой памяти, - коленопреклоненный,
Так близок я к тебе, что этот лик плененный
Испил бы!.. Распростерт невольником нагим
Мой жаждущий восторг... Неузнанным, другим
Казался я себе до сей минуты властной -
Я не умел любить себя любовью страстной!
Смотреть бы на тебя, соперник нежный мой,
Обуреваемый извне сердечной тьмой,
Смотреть бы, как на лбу родится сокровенный
Огонь, как тусклый рот, очерченный изменой,
Роняет мысленный цветок, и жгут зрачки
Свершеньями! Таких сокровищ тайники
Открыл я здесь, что нимф лукавые побеги
От Пана или плоть нагая у ручья
Не привлекли меня и сотой долей неги,
Почерпнутой в тебе, непознанное Я!..

II
            О зыблемая гладь студеного потока,
Ты ласкова к стадам и к людям не жестока:
Собою соблазнен, я смерть ищу в тебе,
Как в сновидении, Сестра самой Судьбе!
Но миг - и памятью становятся предвестья!
Порыв, не знающий ни чести, ни бесчестья,
Крадет небесный лик у отраженных снов.
Твой взор, подобно им, неуловимо нов!
Ты не хранишь картин, увиденных однажды:
Как стаю облаков ты провожаешь каждый
Летящий мимо год - но сколько знала ты
Бутонов розовых, и звезд, и наготы!
            Взрастила опыт здесь наяда ключевая,
При встрече с веткою и тенью оживая,
Рисуя светлый день на зеркале пустом,
И невозможно ей забыть о прожитом...
            Невозмутимая и мыслящая заводь,
Ты в кольцах меркнущих повелеваешь плавать
Легендам лиственным по золоту воды...
То птица упадет, то спелые плоды
Кочуют медленно навстречу донным бликам.
Увы, любовь с твоим несовместима ликом,
Здесь гибель ждет ее...
                                                Опять с ветвей, дрожа,
Слетает хлесткая добыча грабежа,
Багряный смерч листву свободой осчастливил:
Вздыхатель белую возлюбленную вывел,
В объятья заключив и душу, и шелка.
Ты знаешь, с нежностью какой скользит рука
По локонам густым бесценного затылка,
И крепнет, чуткая, и замирает пылко,
И говорит с плечом, и подчиняет плоть.
            Отныне стиснутых зениц не исколоть
Эфиру вечному, - они темны от крови
Слепой, изнаночной, - под веками багровей
Вздымающихся тел прерывистый прибой,
Земля покорна им, но, слитые борьбой,
Искусанные рты взаимно лгут и стонут,
На ложе из песка в упругой схватке тонут
Удары грубого чудовища любви,
Ненасытимое, взывает: "Умертви..."
И кажется, одним дыханием дышат двое.
            О Нимфа, лучше нас ты знаешь роковое
Значенье сладостных, но конченных минут:
Едва сердца союз блаженный разомкнут,
Как отражается в твоих глубинах злоба.
Былых любовников, и начинают оба
Лелеять урожай обмана и вражды -
С такою нежностью зачатые плоды!
            О мудрая волна, сестра изменниц верных,
Не зная, что любви не стало в лицемерных
Сердцах, - придут они послушать камыши
И с ними повздыхать в беспомощной тиши,
Безумцы, памятью обманчивой влекомы.
            На этих берегах, где блеск неизрекомый
Полмира ослепил и ранил красотой,
Возвышенных потерь чернеет гроб пустой...
Здесь в сумраке лесном как хорошо им было!
Он этот кипарис любил, она любила!
И усыпляюще вдали шумел прилив,
А нынче, горечью пустыню населив,
Пугает запах роз, и лишь немногим слаще
Листвы сгоревшей дым в нерасторжимой чаще...
            Вдыхая этот дым, не сознают они,
Что топчут ломкие потерянные дни:
Как бред, запутаны шаги таких прогулок,
И лес, как голова кружащаяся, гулок...
Убить или ласкать? - не ведает рука,
И сердце силится не лопнуть - так тонка
Надежды кожица при каждом повороте
Тропы, петляющей в захороненном гроте,
Где обитают те, кто проклял небосклон.
Их одиночества потусторонний сон
Присутствий лживую нагромождает груду,
А слуху голоса мерещатся повсюду,
И ни подобья им, ни отголоска нет, -
С давно исчезнувшим как совладает свет?
Но стоит золото им обвести глазами,
Сухими от тоски, как тотчас же слезами
Замкнется тьма, чей блеск дороже блеска дня,
И тело скрытное, следы любви храня,
В душе, как в кладовой тоски своей бескрайней,
От поцелуйного огня пылает втайне...
И только я, Нарцисс, любим собой одним,
                        Не соблазнят меня другие,
Я к плоти собственной привязан, а не к ним,
                        В себе желанья дорогие
Таю, единственным богатством наделен:
Прекрасный в самого себя всегда влюблен...
            Где баснословней вы отыщите кумира
В оправе птицами разбуженного мира,
В самоснедающем венке лесных ветвей
Где видели вы клад божественней, живей,
Чем это зеркало воды темно-зеленой,
Чья цель единая - являть мой лик влюбленный?
Нас неразлучными вечерний создал свет!
Молчи! и я смолчу, но улыбнусь в ответ.
            Приветствую тебя, созданье воли пленной
И чаши водяной, отъявшей полвселенной!
Увидеть жажду я, как в бездне голубой
Влеченье празднует победу над собой!
Ты родственен моим желаньям сокровенным,
Венец непрочности! Но неприкосновенным
Из света соткан ты, обратный лик любви!
Не спорь и дружества любовью не зови!
            Навек разлучены Наядой наши чары.
Что, кроме тщетного волненья томной пары,
Ты можешь дать взамен? Мой выбор так ли плох? -
Себя поймать в силки, себя застать врасплох,
Тревоги врачевать взаимными руками,
Непознанные сны провидеть тайниками
Неговорящих душ и выплеснуть на плёс
Одну и ту же боль одних и тех же слёз
Из сердца, чей ледник растопится от страсти...
            Молчишь! Своим чертам я приказал: "Украсьте
Жестокое дитя!" Но ты недостижим:
Наяда радостям завидует чужим...

III
...Владычество свое осознает ли тело?
Ужели чистота над ним не тяготела?
Взгляни из глубины, наставник ложный мой:
Подводный небосклон надводной сдавлен тьмой...
            Порывов траурных прохладные прикрасы,
Доверчивой души веселые гримасы,
Вы страх внушаете нагим моим губам.
Вернуться трепещу к несвойственным мольбам.
Студеной розою цветет на темной шири
Предночье...
                                    Я люблю!..Люблю!.. Но разве в мире
Иная есть любовь, чем к самому себе?
Прельстительная плоть, сообщница в борьбе
Со смертью...............
                                    Так давай вдвоем упросим Небо
Смягчиться нашею любовью и тоской
И солнце удержать над пропастью морской!..
Зиждители химер неложных и счастливых,
Велите скипетру в сапфирных переливах,
Подобно молнийным прозрениям ума,
Такой навеять сон, чтоб отступила тьма,
Чтоб дрожь преодолел, доверчив и неробок,
На ложе лиственном, с самим собой бок о бок,
Мой вожделенный брат, покинув пруд ночной,
И глаз не отводил, и оставался мной,
И гладкой кожею искал лучистой встречи...
О, наконец обнять твои нагие плечи
И грудь неженскую, прекрасную, как храм
Из камня цельного, - в такой часовне сам
Молюсь я, гроздьями хмельными нечаруем.
Я жив одним твоим несытым поцелуем!..
            Не подпускает гладь к живому алтарю,
Но жадный этот рот я умиротворю!
Дрожаньем дерзостным, о поцелуй, порадуй,
Слияньем с хрупкою божественной преградой,
Разъявшей нашу плоть, и воду, и богов!..
            Прощай... И у твоих плывущих берегов
Вечерних сумраков смешаются кочевья,
Слепыми ветками потянутся деревья
В испуге, что других деревьев нет уже...
Так в собственном лесу, так в собственной душе
Я, обезволенный, касаюсь тьмы вечерней...
Душа моя растет и нет ее безмерней,
И нет бессильнее: все обесцветил мрак...
Меж смертью и тобой колодца черный зрак!
            О боги! Меркнет дня державного осколок -
Под своды Тартара уход бесславный долог! -
В былое канул день, в бездонное вчера!
Страдающая плоть, единой стать пора!...
Прильни к себе! Целуй! Замри от сладкой дрожи!
Любовь, которой нет бесцельней и дороже,
Уходит, надвое Нарцисса разорвав...
ГРЕБЕЦ
Склонясь над лодкою, с тобой прощаюсь, лес!
Из наболевших рук не выпускаю весел.
Еще один откос, рывком, назад отбросил,
Я знаю: реквием реки сильней небес.
Бесчувственно слежу, под мерные удары,
Как зреют на воде звенящие круги, -
О сердце черствое, разбить мне помоги
Прославленного дня ветвистые пожары!
По рощам прошлого рассеянно плыву,
По зацветающим муаровым разводам,
Морщинистую рябь гоню по темным водам,
Сминая памяти намокшую листву.
Никто, о светлый день, никто с такой любовью
Тебе ответного удара не нанес, -
Но солнце вырвало меня из детских грез,
Я к безымянному с тех пор плыву верховью.
Русалка заводей лесных, напрасно ты
Сжимаешь грудь мою в объятиях природы:
Я невод разорву серебрянобородый,
Уйду от ледяной щемящей наготы.
Неясный шум воды, как шелковистый полог,
Мои завесил дни, мой золоченый труд.
Я знаю: торжество старинное сотрут
Течения, чей плеск однообразно долог.
Вдали встают мостов покатые быки:
Там камень кольчатый нависнет, обступая,
Там скукой сквозняков придавит ночь слепая,
Но кости лобные надменны и крепки.
Не скоро день. Душа, готовая к любому
Обману темноты, не подымает век.
По воле чутких солнц уверенный разбег
Несет меня назло бесплодью голубому.

РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

ЖЕСТОКАЯ ПТИЦА

Всю ночь я тщетно рвался из когтей
Жестокой птицы, замерев на пике
Восторга, чуя нежность в каждом крике -
До самых звезд, ночных ее гостей.
Ты душу проницал судьбы лютей,
О голос взора, голос безъязыкий, -
Пространство в пепел обратя безликий,
С приходом утра не осиротей!..
Портрет младенца-дня рассветом начат,
Но безразличны мне его черты,
Еще один, что для меня от значит,
Покуда в нем не воплотилась ты!..
Душа, не пережив огня дневного,
К желанной ночи возвратится снова.

РАВНОДЕНСТВИЕ

Элегия

                                                         To look...

Я стал другим... Зачем и кто меня здесь бросил?
                        Листва деревьев тяжела.
Мой молчаливый лес навек обезголосел,
                        Сивилла прежде в нем жила.
Кто убаюкает ее теперь, чьи руки?
                        Душа хоралом ключевым
Кипела в омуте, пока не стали звуки
                        Для птиц провалом гробовым.
На пепельном песке оставлены потомкам
                        Воспоминанья берегов;
Живым в загробный мир спускаюсь по обломкам
                        Давно изношенных шагов.
Психею потеряв без нити путеводной,
                        Смотрю, как в пропасти морской
Всплывают пузырьки ее гробницы водной,
                        Туманя ласковый покой.
Простив сама себя, Она уступит бледной
                        Покорности закрытых век.
Уходит, верная, покинув мой бесследный,
                        Мой неодушевленный век.
А сердце все стучит, и стук подобен крику:
                        Пускай ее мне не вернуть,
У Персефоны я отспорю Эвридику,
                        Змеей ужаленную в грудь.
О солнце, тусклый страж кружащегося года,
                        В печаль влюбленное давно,
К забвенным берегам, откуда нет исхода,
                        Ты нежностью привлечено.
Свобода осени, раскованной простором,
                        Прозрачный, одинокий лес.
Мне стал понятен мир вчерашний, о котором
                        Одно известно: он исчез.
Под взглядом каменным едва ли ты постигла
                        Жестокость кротких "почему!"
Стеною между мной и мной другим воздвигла
                        Ты содрогнувшуюся тьму...
Какие пропасти небытия повинны,
                        Что вечность сократилась вдруг?..
Опавший лист летит и на две половины
                        Годичный рассекает круг.
Покуда осень ваш пожар не укротила,
                        Кружитесь, хрупкие листы!
Последняя стрела поблекшего светила,
                        Меня, пронзив, разбудишь ты.
Осенний день листву развеял огневую
                        По склонам, по лесам пустым,
Не странно ли, что я без страха существую
                        Под этим смерчем золотым!

"ВЕРХОВНОМУ" БУКУ

Почтенный бук, гордился ты
Своим шатром великолепным,
Но казнь с холодной высоты
Нисходит к листьям раболепным.
И, призванная вороньём,
Зима кору с тебя сдирает,
В костре разметанном твоем
Могильный ветер замирает.
Не пристанью для вечных звезд
Пустою башнею дозорной
Стоишь, и среди редких гнезд
Мой взор блуждает беспризорный.
Сквозь стекла лживые смотрю
На мох, где были семьи птичьи,
И поверяю декабрю
Надежд безвыходных величье.
Но знай, декабрьский тусклый свет,
Снедая собственную скуку,
Меня не убедишь ты нет!
"Верховному" не верить буку.
О Франция, ужель пора
Прекрасному лежать в могиле?
Еще с ветвей нагих ветра
Гнездо последнее не сбили!
Придет весна, и воспоют
Дрозды осанну дням священным:
В листве зеленой твой приют,
Язык, спасенный под Верденом!
День поминовения усопших, 1917 г.

ФИЛОСОФ И ЮНАЯ ПАРКА

Философ тронут был визитом Юной Парки.
                        "Ах, наконец-то разум яркий,
                        С порога начала она,
                        Просветит суть мою до дна.
                        Я людям часто непонятна:
                        Работа мысли неприятна
                        Для большинства, и большинство,
                        Как смерти, имени боится моего.
Иные снизойдут, иные гонят гневно:
                        Не всякий книгочей меня
                        Терпеть согласен каждодневно
                        В замысловатости виня,
Они поставили задачу перед музой
                        Не стать художнику обузой,
                        Как роза, счастье раздавать в тиши,
            Но разве сердцу не дороже радость,
            Добытая раденьями души,
                        Терпеньем нажитая сладость?
                        Мечтателя не веселят
                        Ни поцелуй, ни беглый взгляд:
Творцу не по душе случайная подруга.
Терзаньями любовь он до небес вознес,
                        Он смотрит на нее сквозь жемчуг слез,
Сквозь радужную тьму сердечного недуга.
Вот почему порой я прячу тайны грез,
Мой пояс девственный, прельщающий всерьез,
Для вас, влюбленные, завязан слишком туго.
Не всем наградою за труд достанусь я,
Так завещал Отец: загадочность моя
Хозяйкой сделала меня судьбы безгрешной:
Как трепетная тень, мечусь над неутешной
Любовью, не спеша поднять ее с колен.
Я, без сомненья, плод тоски необычайной,
Но ведь любой простак запутанностью тайной
                        Не менее благословен...
О смертные, вы плоть из небыли и были,
О разноликие, вы будете и были,
                        Адамов род, ты всё и ничего.
Хребет вселенной, как тростинка хрупкий.
                        Вы живы, бренные скорлупки?!
                        Загадочности торжество,
Ужель мой лабиринт коварней твоего?
Что бы осталось от людей без тайны?
                        Обломок памяти случайный,
И голод, и любовь в мечтательной груди,
                        И смерть, как призрак, впереди!
Людей ждала судьба зверей, лишенных речи,
Но боги правильно решили, заложив
                        В пытливый разум человечий
Непонимание причин, зачем он жив.
"Кто я такой?" - рассвет сомненья множит
                        В сознании любом.
"Куда иду?" - свербит под истомленным лбом,
Когда на троне Ночь, а День зачеркнут, прожит.
                        Не только мудрых жало это гложет:
В любой душе змея свой пожирает хвост.
И кто при жизни был предельно глуп и прост
Потом лежит в гробу, торжественен и пышен,
Потустороннею загадкою возвышен.
            Вам ясность издревле казалась суетой.
Стань ясным всё для вас, вы б заселили землю
Бездушной скукою, но пагубный застой,
Как тесто, возмущен закваскою святой!
            Смотрю на блеск очей, речам надежды внемлю:
                        Как у нее основы непрочны!
Величья вашего источники темны.
Тончайшие умы, себя не понимая,
Подолгу ждут, пока тоска глухонемая
Им не вручит любви лучистые дары:
Пучины полночи к настойчивым щедры.
Из чуждой тишины - к стихам стезя прямая.
Откройте же в себе темнот моих миры!
Из вас я извлекла неясность, что терзает
Любого, кто извне увидеть не дерзает
К душевным пропастям предсмертную тропу, -
                        Там Парка мыслью осязает
                        Мечтательную скорлупу.
Любите же меня! "Черна я, но красива". -
                        Так в Песне Песней нестыдливо
Клялась влюбленная в монарха своего.
                        Я не кумир, не божество.
Поэма трудная, за тайну не в ответе.
            Закройте книгу, разорвите сети.
                        Так очевидны строки эти,
Что видишь в них себя и больше ничего."

РАССЕЯННАЯ

О соблаговоли, Лаура, в этот серый
Дождливый день, когда для нас пустеют скверы,
И к моему плечу надушенной щекой
Ты прижимаешься, а взор твой колдовской
Блуждает в небесах, не замечая блеска
Необойденных луж, не различая плеска...
О соблаговоли спуститься с высоты
Подумай, что сейчас наговорила ты!

СНЕГ

В рассветной тишине протяжный скрип лопаты!..
Проснулся, а в окне - отбеленные скаты.
Слепящий этот снег как будто ждал меня,
Он в комнату проник холодным блеском дня,
Невинной белизной равнин обледенелых,
Пустых, пугающих! Ах, сколько хлопьев белых
Нападало, пока я странствовал вдали
От заколдованной невидимой земли,
Чей выросший простор бесшумно слился с небом.
Приметы милые полночным стерты снегом.
Кругом безгласная, безликая страна,
Но кровля красная по-прежнему видна,
И жизнь приютная в безмолвье различима
По струйке теплого обыденного дыма.