Мы так поняли, "эпистолы" отсортироаны по дате. Впрочем, проверить было негде, поэтому можете понимать как вам заблагорассудится. Может, у вас интереснее версия возникнет.
«Видимо, это издержки путешествия по обочине: кажется, идешь целую вечность. Белоголовые полчища последних одуванчиков, словно особый отряд охраны, откомандированный кем-то сверху для пущей безопасности в сумеречной неизвестной стране…
Хотя… почему неизвестной? Несмотря на объективную истину, а именно – что до сих пор в этом месте мне бывать не приходилось, окружающее представляется мне (даже руки чешутся написать «смутно знакомым») давно известным, чтобы не сказать - привычным и обыденным. К примеру, я точно знаю, что стоит обогнуть мшистый холм, к которому я уже битый час пытаюсь подойти со стороны соснового леска, то тут же увидишь невысокую песчаную дамбу, построенную так давно, что все уже забыли, кем; за нею этот кто-то живет и по сей день…. если еще не умер… от старости… или тоски… хотя, в общем, это никому не интересно… давно. Последний раз признаки жизни из-за дамбы появились в виде существа непонятного возраста и пола, среди бела дня пересекшего священную границу-насыпь, представившегося (неразб.) то ли Андреем, то ли Анной, бегло поговорившего с обалделыми купальщиками на русско-американском диалекте об этимологии слова «эклога» и, вежливо простившись, исчезнувшего в направлении пенноизумрудных закатных барашков. С тех пор весной за дамбой кто-то тихо вздыхает по четвергам и иногда, в дождь – по вторникам, не делая, правда, при этом никаких попыток очередной экспансии в большой мир. Все верно: у него своя жизнь, у нас – своя.
Вот так вот. Уже, значит, у нас. Хотя, собственно, почему нет? У нас так у нас. Тем более что я тут все знаю. К примеру, почему никак не удается дойти до холма. До Сида. Потому, что с юга к нему нет выхода. Эффект Зазеркалья. Хотя не совсем, потому что если повернуться к нему спиной и идти в обратном направлении, то все равно не дойдешь. Мило. Осталось только вспомнить, что нужно сделать, чтобы дойти. «Доктор, у меня провалы в памяти…»
Кстати, если Сид обогнуть не по тропинке обсаженной вдоль мандариновыми деревцами, а слева, спустившись в неглубокий лог, то выйдешь совсем в другое пространство. Местоположение его не указано ни на одной карте, и выход в него знают только коренные жители этой местности.
Странное местечко по имени Город Детей, состоящее из двух перекрещивающихся площадей, окруженных, словно крепостным рвом, улицей с очень высокими бордюрами, где по замкнутой восьмерке ходит печальный трамвай без номера, ревматично дребезжа стеклами. С трамваем, кстати, все в порядке, просто он ходит по этому маршруту дольше, чем вздыхают за дамбой, а потому, похоже, впал в детство и вообразил, что когда-то ему было обещано Великим Вагоновожатым, что однажды рельсы разомкнуться и его бесконечный путь закончится в трамвайном раю под названием Парк. Теперь трамвай считает километраж. Накатал (только подсчитанных) тыщу мильонов километров, и точно уверен, что осталось уже чуть-чуть.
А в отеле на перекрестке площадей живут девочки-медвежата, грызущие миндаль и коллекционирующие ночные горшки. В отеле, кроме них, никого нет и никогда не было, но существуют, кажется, совершенно нескончаемые запасы жареного миндаля, а в каждом номере из мебели – ночная ваза и фанерный ящик с геранью. Интерес к ботанике у девочек отсутствует напрочь, поэтому остается только удивляться, как ухитряется выживать герань, а вот горшки вызывают трепетную нежность в неокрепших умах, возможно являющуюся отголоском не так давно отцветшего детства. Девочки снесли эти чудные сосуды в общий холл на первом этаже и живописно расставили столбиками вокруг табльдота и возле камина. Теперь медвежата живут здесь, в этой уютной пещере с эмалированными сталактитами, уже почти до отказа заполненными миндальной скорлупой, здесь же принимают редких гостей, любовно демонстрируя им свои сокровища и герань. Особо симпатичным гостям иногда выпадает редкая удача: с чрезвычайно таинственными лицами хозяйки ведут таких посетителей по шаткой лесенке на второй этаж и показывают жемчужину коллекции, чудный золотой горшок с вензелем королевской династии и монограммой известного в местечке ювелира. Редкостная вещица, раритет в своем роде. У многих коллекционеров ночных ваз это сокровище могло бы вызвать состояние восторженного шока, но не вызывает, вероятно, потому, что таких коллекционеров не существует в природе, и галерея девочек-медвежат живущих на перекрестке площадей Карронад и Юго-восточного ветра, бесспорно, единственная в своем роде.
Но в Город мне сейчас тоже путь заказан. В сезон дождей закрывается вход, и до марта медвежата остаются предоставленными сами себе. Грызут миндаль или полют герань – неясно. Правда, одно я знаю точно: пожелай они, и сезон дождей не оказался бы преградой для гостя. Следовательно, у смешных девочек есть свои причины для добровольного ежегодного затворничества. Или свои тайны. Или тот, кого они ждут, просто не может прийти.
Только здесь у подножия сосен (чуть не написал «вековых») я видал растущие одуванчики…
А в общем, это все не очень важно. То есть важно постольку, поскольку мне, во что бы то ни стало, нужно обогнуть холм, пересечь полоску пляжа и оттуда уже видно чудное место, ради которого, собственно, я и оказался в этом странноватом… ммм… местности.
Чудно. Что-то потихоньку проясняется. Мое путешествие, оказалось, имеет цель. Осталось только выяснить, какую…
Собственно, последние несколько абзацев были, определенно, лишними, поскольку шагать на одном и том же месте мне уже поднадоело, и воспоминания о посещении отеля на перекрестке площадей скрашивали мне уже не бесцельное топтание у верстового столба со странной надписью 0 0`, а прогулку по сильно пересеченной местности под сенью вековых-таки сосен.
Там была тропинка, и помнится, чуть дальше, за поляной, заросшей можжевельником, она разветвлялась, и если пойти направо, то вскорости упрешься в деревянный охотничий дом с крылечком и колодцем. В доме кто-то живет, но, как и Обитающего-За-Дамбой, как Хозяек Эмалированного Подгорья, хозяина старого дома невозможно потревожить, если на то не будет его воли.
Вторая ступенька крыльца подгнила от сырости: на нее в сезон дождей стекает вода с низкого, крытого шифером козырька, а у колодца веки вечные на цепи сидит жестяная гнутая кружка, и я непременно напьюсь из нее… если пойду направо…»
Вчера хотел написать тебе, но вспомнил, что отсюда не доходят письма: этого места нет… Ты, наверное скажешь, что ничего глупее я не мог придумать, и, вероятно, будешь права, но я решил выдумать его… странное, под стать нам с тобою, и однако же где-то существующее место, с настоящим адресом, к примеру: улица Радости, дом 4, или Набережная Оранжевой Речки, первый поворот направо, а дальше прямо до самого утра, ну да, обычный почтовый адрес с угловатым шестизначным индексом, мифический дом, где под ржавым фонарем висит старый почтовый ящик крашеный синей краской… Просто, как все гениальное, и так же недостижимо…
Знаешь, оказалось, что к волшебному дому ведет заколдованная дорога, а впрочем, чего еще можно было ожидать, на что я надеялся.., ну да, конечно на чудо, меньшего нам не нужно и даром, да только чуда в очередной раз не произошло, меня – ты прости, милая, прости, - в очередной раз увела Дорога, и я бездарно заблудился в том месте, где мог – и ведь точно, мог – встретить тебя, моя девочка, моя серебряная сказка… Да что толку-то теперь, просто так случилось и не пройдя и шагу я уже знал, что и в этот раз Дорога закончится не у дома с фонарем и мокрым охрипшим котом на завалинке, а там же, где и всегда – на белых соленых камнях, и я опять усядусь на плоский блестящий валун, свесив с обрыва ноги - так толстые добрые тетки развешивали на бечевках белье в нашем любимом старом дворе…
вторник, 17 января
